Домой ▪ Все только начинается ▪ Дорога вся белая - Элигий Ставский

– Так...

Теперь мы шли трое и тоже молчали. Нюрины боты блестели. У Лешки ботинки были на каучуке. У меня на коже. Я почувствовал, что левая нога промокла. Нюра сказала:

– Мальчики, вам не надо постирать? А то у меня стирка...

Лешка показал на меня.

– Ему надо.

– Да вы не стесняйтесь, я заодно и перестираю.

– Нет, – сказал Лешка, – я сестренке снесу.

Мы прошли телефонную будку. В руке у меня была целая горсть монет.

– Мне тут в магазин надо. На минутку, – сказал я.

– А мы когда сядем с тобой за упоры? – спросил Лешка. – Или не сядем?

– Я же сказал, что сейчас приду...

Автомат был испорчен. Монета вываливалась. Я пошел к другому. Он был за углом. Мне очень хотелось, чтобы Ира была дома. Я решил пригласить ее в кино. В будке стоял военный. Он согнулся над трубкой и закрывал рот ладонью. Я не вытерпел и постучал в стекло. Он приоткрыл дверь и высунул голову.

– У тебя горит?

– Горит.

– Ну, беги дальше. Я долго.

Напротив, в булочной, тоже был автомат. Я пошел туда. Набрал номер. Прогудело три раза. Потом щелкнуло. Монета провалилась. Я услышал голос:

– Слушаю вас...

Я не знал, кто это: Ира или тетка?

– Здравствуйте. Скажите, Иру можно?

– Это ты, Саша?

– Я. Здравствуйте, Ира.

– Ты что же не позвонил в воскресенье? Я уже думала, у тебя опять что-нибудь случилось.

Ира засмеялась. У нее был очень красивый голос. Я представил, как она сидит на диване и разговаривает со мной. Телефон рядом, на тумбочке. Ира улыбается и, наверное, наклонила голову.

– Я хотел, но мне было неудобно. Я, по правде сказать, боялся...

– Ты всегда боишься звонить по телефону девушкам? – спросила она.

В булочной было шумно. Я крепче прижал трубку к уху.

– Что же ты молчишь? А?

– Ира, как ты смотришь, если нам сходить в кино или погулять?

Я боялся, что она не согласится.

– Я не ходила в кино уже, кажется, сто лет. Ты хочешь сегодня?

– Да, мне бы хотелось сегодня.

– Ну, хорошо. Только попозже. У нас сегодня уборка. Но я как-нибудь вырвусь. Давай мы встретимся в десять.

– Давай.

– Ты сегодня был очень храбрый. Правда?

– Может быть. Я не знаю. Куда прийти?

– Хочешь, я приду к «Великану»?

– Хорошо...

– Ну, договорились. Я приду.

Ира повесила трубку первая. Раздались короткие гудки. Все кончилось.

Теперь мне надо было что-то сказать Лешке. Лешка обидится. С этими упорами прямо не везло. Мы уже полмесяца за них не садились.

В комнате у нас была Нюра. Я разделся, повесил пальто в шкаф. Лешка перелистывал книгу. На часах было половина восьмого.

– Возьми, – сказал Лешка Нюре. – Я потом дочитаю.

– Нет, ты читай. Я же все равно сегодня не буду.

– Возьми, у меня другая есть.

Он положил книгу на стол. Это был Джек Лондон. Лешка любил Лондона и мог читать несколько раз подряд. Я сказал:

– Мировые рассказы!

Нюра встала и взяла книгу.

– Ну, так кто же из вас принесет белье? И чего вы ломаетесь каждый раз?

Лешка молчал.

– Прямо в прачечную? – спросил я. – А может быть, мы в стирку отдадим?

– Ой, ну до чего же вы какие-то непонятливые! – сказала Нюра.

Мне не хотелось, чтобы Нюра стирала наше белье, особенно мое. Я собирался поговорить с Нюрой серьезно. Крутить ей мозги было нечестно. А белье все же обязывало. Получался какой-то замкнутый круг. Я выпалил:

– Но ведь другим ребятам ты же не стираешь. Только нам.

У Нюры на губах появилась улыбка. Потом улыбка сошла. Она смотрела на меня и, казалось, видела не меня. Ее лицо стало неподвижное, и все на нем очень ясно обозначалось: глаза, нос, рот, подбородок, завиток волос на лбу. Она вся покраснела. Я почувствовал, что сказал какую-то страшную гадость. Нюра повернулась и ушла.

Лешка посмотрел на меня в упор.

-– Добился?

– Ну и ладно. Мы и сами взрослые.

– Ты извинись сходи.

– Иди сам. Скажи, что я сволочь и негодяй.

Я прошелся вокруг стола раз и другой. Мне было нехорошо, и я не знал, что мне делать. Я обидел Нюру ни за что. Она никогда в жизни не сделала мне ничего плохого. Я чувствовал на себе Лешкин взгляд. Лучше бы мы с ним подрались. Лешка сказал:

– Ты землю-то носом не рой.

– А чем?

– А ты подумай.

– А что ты мне хочешь сказать?

– Все, что сказал.

Я все так и ходил вокруг стола и головы не поднимал. Потом посмотрел на часы. Восемь. Все получалось сложно и запутанно. Оскорблять Нюру было подлостью, сказать ей правду было жестоко. Я собрал и связал в узелок белье. Лешка свое не дал.

На лестнице было темно. Я перевесился через перила, посмотрел вниз и увидел, что в щелку, из дверей прачечной, вырывается свет. Слышен был шум. В бак лилась вода. Я открыл дверь и увидел стенку пара. Потом увидел Нюру. Она сидела в углу и плакала, и вода лилась просто так.

Едва я открыл дверь и увидел Нюру, я понял, что лучше мне было не приходить. Никаких слов, чтобы оправдываться, у меня не было. Но уходить было поздно, Я спросил:

– Нюра, ты обиделась, да?

Нюра не ответила. Теперь я уже видел ее хорошо. Она была в летней старенькой юбке, без блузки. Плечи были голые. На одном плече две лямки и на другом – две лямки. Лицо закрыто платком и руками. Я подошел к ней совсем близко и положил руку на плечо.

– Нюра, я ведь не хотел...

Она сказала сквозь слезы:

– Как тебе только не стыдно?!

Мне было стыдно. И я сам не знал, зачем я ей нагрубил. Плечо ее от пара было мокрым. На мое лицо тоже садилась вода. Я стоял, и стоял, и чувствовал, что не могу сказать ничего вразумительного. Надо было поцеловать Нюру и найти несколько хороших слов.

– Нюра, ну просто мы с Лешкой поругались, и так получилось. Ну неужели же ты не можешь простить? Ты не можешь, да?

Нюра перестала плакать.

– Ну за что только ты мне понравился? Ведь все наши ребята лучше тебя, лучше, лучше, лучше...

Мне от этих ее слов стало легче.

– А я, значит, хуже?

– И хотела бы выкинуть тебя из головы, но не могу...

Мне стало совсем легко.

– А это обязательно – выкидывать?

Она подняла лицо, и я увидел, что глаза у нее совсем не злые, а добрые и ласковые. Я нагнулся к ней:

– Ну, помиримся?

Я поцеловал ее. Она не сопротивлялась. Я заметил, что нос у нее припух и блестел. Губы были очень красные. Ресницы пучками.

– И ты хочешь показать всем, что я тебе безразлична... И получается так, что это я за тобой бегаю.

Я боялся, что опоздаю. Мне надо было уходить.

– Закрыть кран?

– Ты в воскресенье пойдешь в клуб, на вечер?

– Пойду. Знаешь, Нюра, меня там Лешка ждет. Мы над одним предложением работаем. Чертеж надо сделать...

На лестнице я решил, что теперь по крайней мере не надо оправдываться перед Лешкой. Можно было уйти спокойно. Перед дверью нашей комнаты я сделал злое лицо. Рывком открыл дверь. Рывком вынул пальто из шкафа. Я видел, что Лешка развернул лист бумаги и достал готовальню.

– Ты куда? – спросил он.

Я посмотрел на пего как можно более зло.

– Пошло бы оно все к черту: и собрание, и Нюрка, и эти упоры! Надоело все это. И пусть оно все провалится.

– А чего это ты?

– А ничего...

Лешка смотрел на меня удивленно. Я хлопнул дверью изо всей силы.

На улице начало подмораживать. Воздух был свежий и приятный. Снег застывал и крошился под ногами. Люди шли медленно, потому что боялись поскользнуться. Днем город один, а вечером он другой. Днем город большой и необозримый. Вечером он становится меньше и уютнее. Улицы мне кажутся коридорами. Вверху висят лампочки. Неба не видно, и создается впечатление, что над улицей крыша. В окнах горят разноцветные огни. И от этого на улице еще уютнее.

Я купил билеты на двадцать четвертый ряд. Этот ряд самый хороший. Оставалось еще полчаса, и я зашел в парикмахерскую. Очереди не было. Я сел на стул и почувствовал себя независимым.

Мастер спросил:

– Постричь?

Я добавил:

– И побрить...

Мастер извивался н все время спрашивал: «Не беспокоит?» Потом он снял салфетку, стряхнул с плеча волосинки и посмотрел на меня очень красноречиво. «На чай» я ему не дал. Гардеробщица тоже была очень вежливая. Она даже почистила меня щеточкой. И ей я тоже «на чай» не дал. Я ненавижу людей, которые берут «на чай». За гривенник они кланяются до земли. А те, что дают «на чай», мнят из себя мелкую буржуазию. Если к ним подойти на улице и спросить трешку, они наверняка позовут милицию. На самом деле они крохоборы и не уважают других.

У выхода висело зеркало. Я остановился. Ондатровая шапка была мне к лицу.

Было без пяти десять. Потом было без четырех десять. Потом без трех. Потом без двух. Я стоял сперва на одном углу у кинотеатра, а потом на другом. Я не знал, с какой стороны придет Ира, и боялся, что пропущу ее. Было десять. Некоторые девушки издали были похожи на Иру. Когда стрелка остановилась на одной минуте одиннадцатого, у меня внутри что-то сжалось, и я вдруг представит Лешку, который сидит над чертежом, и себя, бегающего около «Великана», обманутого и никому не нужного. Я подумал, что Ира не придет, что, наверное, она с кем–то другим. Мне было обидно. Я почувствовал себя нехорошо. Было две минуты одиннадцатого. Наконец я увидел Иру. Она шла очень быстро и улыбалась. Я сунул руки в карманы.